Поскольку буддизм усвоил учение брахманизма и принял его богов и божеств, он давно уже утратил изначальную индивидуальность и простоту своей веры. Брахманизм поглотил его. Как бы то ни было, после столетий ожесточения и раздоров эти две религии растворились одна в другой, и буддизм превратился в идолопоклонническую веру. Всюду, куда бы ни шли буддисты, они брали с собой изображения Будды и устанавливали их там. Вся религиозная и культурная жизнь буддистов омрачена идолопоклонством[1]. Как ни странно, поклонение идолам было введено в буддизм, когда его власть в Индии была в полном расцвете. Проф. Ишвар Топа замечает, что “царство, которое установилось под покровительством буддизма, стало представлять собой обширную картину идолопоклонства. Атмосфера в монастырях менялась, и одно за другим вводились еретические новшества”[2].

“Брахманизм, — говорит Пандит Джавахарлал Неру в своей книге “Открытие Индии”, — сделал из Будды бога. То же сделал и буддизм. Доктрина Махаяны быстро распространялась, но она настолько же теряла в качестве и определенности, насколько выигрывала в широте распространения. Монастыри стали богатыми центрами капиталовложений, и дисциплина в них ослабела. В популярные формы поклонения превратились магия и суеверие. После первого тысячелетия существования буддизма в Индии наблюдалось его прогрессирующее вырождение”. Миссис Рис Девидс так описывает его болезненное состояние в этот период: “Под непреодолимым воздействием этих нездоровых фантазий моральное учение Гаутамы почти скрылось из виду. Теории росли и процветали, каждый новый шаг, каждая новая гипотеза требовали следующих, пока все небо не было заполнено подделками ума, и благородные и простые уроки основателя религии не скрылись под сверкающей массой метафизических ухищрений”.

В такой ситуации вряд ли можно было ожидать от буддистов в Индии, Китае и других странах Юго-Восточной Азии, что они смогут играть значительную роль в моральном и духовном возрождении человека, или в установлении мира и стабильности во всем мире. В частности, китайцы на восточном краю цивилизованного мира жили, погруженные в самих себя, и их духовное и культурное наследие было надежно укрыто в их сердцах.